Москва и Петербург в жизни Лермонтова
Лермонтов о Москве...
… "Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке…нет! У нее есть своя душа, своя жизнь". («Панорама Москвы», 1834)
... и о Петербурге
«Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом. Мокрый снег падал хлопьями, дома казались грязны и темны, лица прохожих были зелены; извозчики на биржах дремали под рыжими полостями своих саней; мокрая длинная шерсть их бедных кляч завивалась барашком; туман придавал отдаленным предметам какой-то серо-лиловый цвет. По тротуарам лишь изредка хлопали калоши чиновника, - да иногда раздавался шум и хохот в подземной полпивной лавочке, когда оттуда выталкивали пьяного молодца в зеленой фризовой шинели и клеенчатой фуражке.» («Штосс», 1841)
Москва
П.Ф. Вистенгоф вспоминает о таком случае, связанном с Лермонтовым. Профессор Победоносцев, читавший в университете изящную словесность, задал Лермонтову какой-то вопрос.
Лермонтов начал бойко и с уверенностью отвечать. Профессор сначала слушал его, а потом остановил и сказал:
— Я вам этого не читал; я желал бы, чтобы вы мне отвечали именно то, что я проходил. Откуда вы могли почерпнуть эти знания?
— Это правда, господин профессор, того, что я сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать, потому что это слишком ново и до вас еще не дошло. Я пользуюсь источниками из своей собственной библиотеки, снабженной всем современным.
Мы все переглянулись. Подобный ответ дан был и адъюнкт-профессору Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику. Дерзкими выходками этими профессора обиделись постарались срезать Лермонтова на публичных экзаменах.
Петербург
В январе 1837г трагическая смерть Пушкина пробудила весь Петербург от апатии. Под свежим влиянием истинного горя и негодования, возбужденного в нем этим святотатственным убийством, Лермонтов в один присест написал несколько строф, разнесшихся в два дня по всему городу. Лермонтову приходило даже на мысль вызвать убийцу и мстить за гибель русской славы. Первоначально стихотворение заканчивалось словами «И на устах его печать». Но после жаркого спора с камер-юнкером Н.А. Столыпиным (братом Столыпина-Монго) Лермонтов дописал всем теперь известное окончание «А вы, надменные потомки…». Дело было так: Лермонтов утверждал, что государь накажет виновников интриги и убийства, Столыпин же говорил, что тут затронута честь, что судить Дантеса и Геккерна по русским законам нельзя, что иностранцам дела нет до поэзии Пушкина и т. д. (такого мнения, кстати, придерживались многие в большом свете). Тогда Лермонтов прервал его, крикнув: «Если над ними нет закона и суда земного, если они палачи гения, так есть Божий суд». Эта мысль вошла почти дословно в стихотворение «На смерть поэта».
>>>
|
|
