Тарханы, по-старинному Никольское или Яковлевское,— большое поместье в Пензенской губернии, принадлежавшее бабушке поэта Елизавете Алексеевне Арсеньевой. Недавно были обнаружены документы, которые дают новые сведения о возникновении этого, так тесно связанного с именем Лермонтова села, основанного у истоков небольшой степной речки Милорайки, в местах, где лежат добротные черноземы. В прекрасном стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива» звучат воспоминания об этом крае.
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, –
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога…
Это стихотворение очень спокойное, умиротворенное. В этом стихотворении Лермонтов обретает гармонию с природой, вглядывается внутрь себя, мятущийся дух поэта успокаивается, мысли его обращаются к миру и добру, душа его отворачивается от сиюминутных невзгод и мирской суеты, приближается к истинным ценностям, к Богу.
Автор почти завидует природе, потому что ей не надо прикладывать таких титанических усилий, которые в большинстве своем напрасны, чтобы существовать в абсолютной гармонии. Это неисполнимая мечта Лермонтова.
До настоящего времени считалось, что эти земли были пожалованы Петром I Нарышкину в начале XVIII века. Теперь обнаружено, что это не так. В начале XVIII века они были даны во владение другому лицу. Нарышкины же, как выяснилось, купили село только в 1762 году, о чем свидетельствует купчая,, отыскавшаяся в Центральном государственном архиве древних актов. Населялось село выходцами с Севера.
Сев на земли, выходцы упорно держались своего старинного обычая, языка. Некоторые «сечашные», теперь уже больше старики, по-северному окают, говорят на наречии, которое в науке носит название северно-великорусского. Вот где уже в самую раннюю пору прислушивался Лермонтов к «калашниковскому» языку, заблиставшему позже в его поэме.
В конце XVIII столетия заглазное нарышкинское село перешло от камергера Ивана Александровича Нарышкина в руки Арсеньевых.
Недавно же опубликован документ, свидетельствующий о том, как Тарханы перешли к Арсеньевым.
«Лета тысяща семь сот девяносто четвертого, ноября, в трети на десять день (тринадцатого ноября).— действительный камергер... Иван Александров сын Нарышкин, в роде своем не последний, продал лейб-гвардии Преображенского полку прапорщика Михаилы Васильева сына Арсеньева жене Елизавете Алексеевой дочери недвижимое свое имение... село Никольское, Яковлевское тож».
Вслед за покупкой имения молодые муж и жена Арсеньевы, Михаил Васильевич и Елизавета Алексеевна, происходившая из богатого рода Столыпиных, поселились в нем.
Зимой 1814—1815 года в Тарханы въехал обоз уже с другими молодыми супругами – Лермонтовыми: Юрием Петровичем и Марией Михайловной, дочерью Елизаветы Алексеевны. Они привезли с собой родившегося в Москве сына Мишу.
Об очень раннем времени вспоминает С. А. Раевский. Он помнил детскую комнату Лермонтова, с покрытым сукном полом, на котором мальчик любил чертить мелом; помнил, как Миша, только еще учившийся говорить, с удовольствием повторял слова в рифму: «пол — стол», «кошка — окошко».
Катание со снеговых гор, ряженые на святках, сопутствовавшие их появлению радость и удивление мальчика, игры, хождения в лес в Семик и на Троицу — вот остальное содержание рассказа Раевского о самой ранней поре лермонтовского детства.
Когда Мише шел шестой год, вместе с ним приступил к первоначальному учению его двоюродный брат М. А. Пожогин-Отрашкевич. С этого времени он и еще Н. Г. Давыдов, сын владелицы Пачелмы, села, находившегося в той же Пензенской губернии, поселились в арсеньевских Тарханах.
Своего двоюродного брата Пожогин-Отрашкевич вспоминает с добротой и мягкостью, говорит о его прилежании в учении, особенной склонности к рисованию, рассказывает о ранней его болезни, о его нраве. Добрый, обаятельный с товарищами, Лермонтов вместе с тем обнаруживал с самого раннего возраста удивительную настойчивость. Мемуарист рассказывает о детских совместных играх, особенно в войну, о «батарее» в саду (за которой укрепилось название «траншеи»), о яростных сражениях у этой «батареи», верховой езде на маленькой лошади с черкесским седлом. Пожогин-Отрашкевич вспоминает первых учителей: француза Жако, затем также француза Капэ, вызванного из Петербурга и сменившего первого учителя.
Воспоминания Пожогина-Отрашкевича оканчиваются на осени 1825 года, когда он был увезен в Москву для определения в тамошний кадетский корпус.
Подробный рассказ о жизни Лермонтова оставил Аким Павлович Шан-Гирей, троюродный брат Лермонтова, который был моложе поэта на три года. Он приехал в Тарханы осенью 1825 года с Кавказа.
Вспоминая Тарханы, Шан-Гирей называет сады, Круглый и Средний («сад с разрушенной теплицей»), Большой пруд, упоминает о роще, что и сейчас стоит невдалеке от села, где на месте старых дубов поднялась теперь чаща молодых крепких дубков, говорит о Дальнем саде, что в стороне, уже у самых полей.
Из зимней жизни Шан-Гирею особенно запомнилась «стенка» на Большом пруду. На льду сходились для кулачного боя стена на стену разбившиеся на две партии местные крестьяне. Сердце замирало, когда с плотины смотрели на этот бой.
Старинную «потеху», которой предавались тарханские крестьяне, Лермонтов, верно, вспоминал, когда писал «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»:
Как сходилися, собиралися
Удалые бойцы московские
На Москву-реку, на кулачный бой,
Разгуляться для праздника, потешиться.
Автор почти завидует природе, потому что ей не надо прикладывать таких титанических усилий, которые в большинстве своем напрасны, чтобы существовать в абсолютной гармонии. Это неисполнимая мечта Лермонтова.
Вот где уже в самую раннюю пору прислушивался Лермонтов к «калашниковскому» языку, заблиставшему позже в его поэме.
