Тарханы: родные все места
Кулачный бой Лермонтов видел не только в детстве, но и в 1836 году. «Стенка» дожила до 1917 года.
На бой друг против друга сходились две стороны Тархан, расположенные на противоположных берегах Большого пруда. Жители указывают, откуда шли «враждебные» партии. Бугор и Овсянка спускались к плотине от «казенного амбара», находившегося неподалеку от сельской церкви. Противоположная сторона Тархан, Яшинка и Ильинка, готовилась к бою на возвышении, откуда дорога спускается к пруду. Сойдясь на плотине и на льду, вызывали друг друга. Так начинался бой.
Вспомним «Песню»:
На просторе опричник похаживает,
Над плохими бойцами подсмеивает:
«Присмирели, небойсь, призадумались!
Так и быть, обещаюсь, для праздника,
Отпущу живого с покаянием...
Шан-Гирей называет тех, кто окружал Лермонтова в Тарханах: учителя Капэ, о котором мы выше уже упоминали, бывшего офицера наполеоновской гвардии, попавшего в плен и навсегда оставшегося в России; бежавшего из Турции грека, который довольно быстро оставил свою педагогическую деятельность в доме Арсеньевой; добрую старушку немку Христину Осиповну Ремер, мамушку Мишеля; домашнего доктора Левиса.
К тому, что рассказано Раевским, Пожогиным-Отрашкевичем, Шан-Гиреем, кое-что добавляют свидетельства современников, собранные впоследствии, и рассказы, дожившие до наших дней.
Кроме Шан-Гирея, М. Пожогина-Отрашкевича и Давыдова, в Тарханах разновременно жили еще и другие сверстники Лермонтова: Н. Пожогин-Отрашкевич, два брата Юрьевых, Николай и Петр Максютовы и другие.
Все они вместе учились — проходился обычный курс наук, много внимания уделялось языкам; дети предавались свойственным их возрасту забавам и играм; в тарханском доме создавалась видимость семьи и подобие школы. Потерявший мать мальчик, разлученный с отцом, жил повседневно в тесном общении со сверстниками и, на внешний взгляд, был так же беззаботен, как и они.
Прожив почти безвыездно в Тарханах до двенадцати лет, Лермонтов еще дважды возвращается туда. Возможно, потому, что его влечет в этот край грустная память о матери.
Ни счастья в замужестве, ни покоя и мира в своей короткой жизни не нашла Мария Михайловна Лермонтова.
Он был дитя, когда в тесовый гроб
Его родную с пеньем уложили.
Он помнил, что над нею черный поп
Читал большую книгу, что кадили
И прочее... и что, закрыв весь лоб
Большим платком, отец стоял в молчанье.
И что когда последнее лобзанье
Ему велели матери отдать,
То стал он громко плакать и кричать...
Точно ли это помнил сам Лермонтов о своей матери, или же то, что он написал в поэме «Сашка», дополнили позже рассказы, но ребенок, который плакал и кричал, когда прощался навсегда с матерью,— Лермонтов.
И без того слабая здоровьем, Мария Михайловна не выдержала, слегла.
И вскоре чахотка сломила ее жизнь. Мать Лермонтова умерла и 1817 году, двадцати одного года.
На памятнике над ее могилой изображен сломанный якорь. В. Хохряков, собиравший сведения о Лермонтове в то время, когда еще были живы современники поэта, в одной из тетрадей записал: «Замужняя жизнь Марьи Михайловны Лермонтовой была несчастлива, потому на памятника переломленный якорь».
Современники долго помнили, как уже больная Мария Михайловна медленно ходила по селу и раздавала больным крестьянам лекарства, О судьбе ее долго ходили в Тарханах разные слухи..
После смерти Марии Михайловны между тещей и зятем сейчас же началась тяжелая распря. Оставив сына у бабушки, Юрий Петрович покинул Тарханы.
Всего, всех причин и обстоятельств мы не знаем, да, видно, никогда и не узнаем.
Чем была для Лермонтова тарханская пора его жизни, об этом сказал он сам в одном из своих стихотворений. Оно было написано тогда, когда начинался самый драматический период его биографии. Перед текстом стихотворения Лермонтов поставил дату: 1-е Января, придав этому обстоятельству особое значение,
Лермонтов на петербургском новогоднем балу. Сюда съехалось высшее общество, знать. Перед ним были те люди, о которых три года назад, в 1837 году, он сказал:
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Бал... Пестрая толпа... Маски... Лермонтов вспоминает и пишет. Вот начало этого стихотворения, падающие как приговор в напряженную тишину лермонтовские стихи:
Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски,
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки, –
Наружно погружась в их блеск и суету,
Ласкаю я в душе старинную мечту…
На том балу он столкнулся именно с тем, что так сильно ненавидел: с лицемерием, двуличностью и обманом, как внешним, так и внутренним. И чтобы защититься от этого мира, освободиться от него, Лермонтов «ласкает в душе старинную мечту», «летит» «памятью» в свои родные места, где он чувствует себя спокойно и свободно. Строки о Тарханах наполнены почти ощутимой любовью; Лермонтов описывает природу и обстановку очень нежно, трепетно и с благоговением.
И вижу я себя ребенком, и кругом
Родные все места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей;
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,
А за прудом село дымится - и встают
Вдали туманы над полями.
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и желтые листы
Шумят под робкими шагами.
Тарханы легко узнать в этих строках и сейчас.
Войти в стоящий на полугоре усадебный дом, подняться по внутренней деревянной лестнице на второй этаж и через две лермонтовские комнаты выйти на большой балкон — и вот оно, это село, старые Тарханы, современное Лермонтово, дымится в утренний час за прудом, который во влажных осоках, поросший тростником, камышом и рогозом, лег в извилистые берега, дремлет, не отошедший от ночного сна.
За плотиной, справа, где глубокий сырой овраг, бочаги и ржанцы, в ту пору, когда порозовеет от утренних лучей вода, снимется пролежавший ночь на травах и влажной земле туман, снимется, разрыхлится, поплывет, цепляясь за кусты и ветлы, низко продымит над полями.
Посмотришь в противоположную сторону. За вязами и кленами, отгороженный гривой ставших по гребню сосен, там южный скат горы; к пруду и к дороге он порос яблонями и вишнями. В откос горы уступом вошла вытесанная в грунт ровная площадка. Средний сад — «сад с разрушенной теплицей». Площадка — место этой старой теплицы.
Где прилегающий к дому парк сходит к пруду, там, по спускам, «аллеи темные». В них сумеречно, прохладно. В вечерние зори здесь повиснет рассыпчатая волна янтарного света и станет понемногу гаснуть в лиственных тенях. Осенью на дорожки упадет желтый лист: восковой — клена, пильчатый — вяза, медный — дубовый, и будет лежать, пахнуть горечью, шуметь под шагами.
Что же случилось в этих родных местах, где старый дом, спящий пруд, где разрушенная теплица и темная аллея? Почему они так дороги поэту? Оказывается, это не только воспоминания о беззаботном детстве, но и память о первой любви.
И странная тоска теснит уж грудь мою:
Я думаю об ней, я плачу и люблю,
Люблю мечты моей созданье
С глазами, полными лазурного огня,
С улыбкой розовой, как молодого дня
За рощей первое сиянье.
Первую, еще детскую страсть Лермонтов пережил на Кавказе в 1825 году, когда побывал там в возрасте десяти лет. Вернувшись в Тарханы, он подолгу и часто вспоминал свою раннюю любовь.
Обо всем, что случилось с ним на Кавказе, Лермонтов рассказал сам в одной из своих записей. Вот строки из нее. «Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? Мы были большим семейством на водах Кавказских...» «Это была страсть, сильная, хотя ребяческая: это была истинная любовь: с тех пор я еще не любил так». «Горы кавказские для меня священны...» «Белокурые волосы, голубые глаза...»
Последний раз Лермонтов приезжал в Тарханы зимой 1836-ого года. Умер он в 1841-ом году в Пятигорске, был застрелен на дуэли. Там его сначала и похоронили, у подножия Машука. В Тарханы прах поэта был перевезен весной 1842- ого года в свинцовом гробу и положен у родного предела, как предсказал ранний грустный стих:
…я родину люблю
И больше многих: средь ее полей
Есть место, где горесть начал знать;
Есть место, где я буду отдыхать…
Лермонтов понимал, что он не в силах изменить этот мир, но и никогда не сможет с ним примириться, и поэтому он был обречен существовать в непрерывной борьбе с жизнью и с самим собой. Его стихи невероятно грустные и наполненные горечью, и в то же время гениальные, как будто эти откровения ему подсказаны свыше. Дальнейшая судьба Лермонтова была предрешена, потому что он был пророк, а Россия расстреливает своих пророков. Два гения, два пророка – и одинаковая судьба: смерть от пули, пущенной безжалостной рукой…
Лермонтов покоится в Тарханах и по сей день. Каждый день к его могиле приходит множество людей. Потомки чтят память великого поэта.
|
|
