Лермонтов и Врубель
В Киевском музее русского искусства хранится карандашный эскиз 1901 года, называющийся «Разбившийся Демон» Хорошо знавший Врубеля Н. А. Прахов сравнивал этот эскиз с картинами «Сидящий» и «Поверженный» и находил в эскизе «конец борьбы, гибель надежд, сломленный порыв духа, отчаяние и гибель». Но Прахов утверждал, что «картину на эту тему Михаил Александрович не написал, да и не мог написать — в характере его были „противоречия", но не было упадочного настроения, и „Демон Врубеля не мог разбиться в порыве отчаяния... В последней картине Врубеля он не разбился, а только томится...». Сам художник стремился к выражению «сильного и возвышенного» в человеке и видел опять своего героя не разбитым, а летящим. Из всех мнений о своем произведении Врубель находил самым верным толкование образа Судковским.
«Сидящий» явился олицетворением печали и раздумья о несовершенстве мира. И если это олицетворение — образ, названный Демоном, еще можно было принять за отвергнутого богом ангела, то «Поверженный», в сущности, не Демон и не ангел, а чисто художественный образ – символический образ романтического героя, мыслителя и пророка. Он горд, печален, возвышен, но он враждует, и если борется, то не с небом, а с землей.
Лишь многовековая традиция понимания Демона как Сатаны и Антихриста мешала современникам Врубеля видеть в нем нечто совсем иное. Врубель не раз говорил о том, что люди неверно понимают Демона видят в нем христианского черта — «рогатого» или дьявола — «клеветника», но Демон — это «душа». Здесь он близок к толкованию этого понятия в греческой античной философии: у Сократа «демоний» — внутренний божественный голос, запрещающий человеку те или иные поступки и предсказывающий ему будущее.
Люди, ощущавшие гениальность художника и здоровое содержание его искусства, все же не могли избежать страха перед безумием и невольно искали в «Демоне» трагическую разбитость духа его создателя. Несомненно, поэты-символисты Блок и Брюсов чувствовали в «Поверженном» судьбу самого художника. На похоронах Врубеля Блок сказал: «Врубель пришел с лицом безумным, но блаженным. Он — вестник; весть его о том, что в сине-лиловую мировую ночь вкраплено золото древнего вечера. Демон его и Демон Лермонтова—символы наших времен: ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет».
А. Блок в известном стихотворении «Врубелю», желая ободрить художника, писал:
Что мгновенные бессилья!
Время — легкий дым!
Мы опять расплещем крылья,
Снова отлетим!
И опять в безумной смене,
Рассекая твердь,
Встретим новый вихрь видений,
Встретим жизнь и смерть.
Валерий Брюсов, встречавшийся с Врубелем в l лечебнице в январе 1906 года, когда слепнувший художник писал его портрет, подарил ему автограф своего стихотворения, в котором, подобно Блоку, выразил свое понимание «Демона»:
И в час на огненном закате,
Меж гор предвечных видел ты,
Как дух величий и проклятий
Упал в провалы с высоты.
И там, в торжественной пустыне,
Лишь ты постигнул до конца —
Простертых крыльев блеск павлиний
И скорбь эдемского лица!
В некрологе А. Бенуа также утверждается миссия Врубеля: «Именно в нем наше время выразилось в самое красивое и самое печальное, на что оно только было способно... Возвращаясь в своих созданиях постоянно к „Демону", он лишь выдавал тайну своей миссии. Он сам был демон, падший прекрасный ангел, для которого мир был бесконечной радостью и бесконечным мучением”.
Как известно, Демон и в творчестве поэта многие годы занимал большое место:
Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ; меж иных видений,
Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно сладкой красотой,
Что было страшно... и душа тоскою
Сжималася — и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.
Лермонтов смог расстаться с этим образом, найдя ему замену в реальном образе прозы, в характере своего современника Печорина; он даже мог иронически проститься с «этим диким бредом» в «Сказке для детей»:
Но я, расставшись с прочими мечтами,
И от него отделался — стихами!
С Врубелем все было иначе — Демон оказался слишком мощным и роковым для художника образом: он встал перед ним в начале творческого пути, преследовал всю остальную жизнь и омрачил ее трагический закат.
«Демон» оставался для Врубеля программным произведением, его духовной жаждой и надеждой. Он верил, что «Демон» составит ему имя, и что бы он ни писал в эти годы, Демон так или иначе жил в нем, неизменно участвовал во всей его жизни. Холсты с изображением Демона переезжали вместе с художником с квартиры на квартиру, из одной временной мастерской в другую, часто этот образ возникал заново, а прежние холсты записывались чем-нибудь другим. Духовная жизнь Врубеля как художника сделалась невозможной, немыслимой без Демона; недаром после охватившей все его сознание мучительной работы над заветным образом, когда жизнь Врубеля оборвалась, люди говорили и писали о том, что его Демон — это и есть сам художник.
|
|
